Погребкова Нина Ивановна родилась 1 января 1938 года в Алтайском крае в деревне Ельцовка в Шипуновском районе (ныне Ельцовский сельсовет). Дедушка — Андрей Петрович и бабушка Матрена Федоровна приехали на Алтай из Подмосковья в годы революции.

Жили в одном доме дедушка, бабушка, их шестеро сыновей и три дочери. Из сыновей только архимандрит Роман (1929 года рождения) выбрал церковное служение. Почил 22 октября 2012 года, похоронен в Псково-Печерском монастыре, где с 1992 по 1995 годы был наместником. В интервью с Игуменом Августином (Заярным) он интересно рассказывает о родителях, в каких традициях они выросли (Журнал «Виноград. Журнал для родителей» №4 (20) 2007 г.).

Дочери все ревностно относились к церковным службам и храму. Елена Андреевна — мама Нины — никогда не пропускала воскресных и праздничных служб. Ее сестры приняли монашеский постриг: схимонахиня Наталья и монахиня Паисия.

Старший из братьев был дядя Миша, как его называла Нина. Потом Леонид, Федор, Алексей, о. Роман (Василий до монашеского пострига), Петр. Почти у каждого дяди и тети было по одному, два ребенка. Жили вместе в одной избе. Мама Елена Андреевна работала в колхозе на тракторе. Брат мамы, будущий архимандрит Роман (Жеребцов), был конюхом. Тетя Паша — шила.

С детства, с пяти-шести лет, Нине Ивановне запомнились большой дубовый стол и вся большая семья на лавках вокруг него. Бабушка — Матрена Федоровна подносила из печки большие чугунки с отваренной рассыпчатой картошкой. Каждый успевал взять себе в чашку понемногу. Дедушка Андрей Петрович сидел справа. У него были свои фронтовые походные медные чашка и ложка. Когда дети за столом вели себя неподобающе, этой медной ложкой попадало по лбу.

Война еще шла. Но дедушка был, видимо, уже демобилизован, так как имел ранения и прошел плен. Запомнился рассказ о его побеге из плена, когда он бежал много километров от преследующих немцев и пил влагу из земли, выкапывая в ней небольшие ямки.

Бабушка с утра до ночи суетилась возле русской печки с огромными чугунками на большую семью. Удивительно было видеть, что бабушка никогда не спит. Когда все ложились спать, она что-то делала при лучине, горящей под потолком, Вставала раньше всех, в четыре утра, выгонять скот пастуху. Непонятно было, спала ли она вообще? Только периодически жаловалась: «что-то на меня шатун напал» — видимо недосыпание и давление.

Запомнилось Нине Ивановне, как в голодные военные годы бабушка зимой отправляла их — внуков — в поле собирать из-под снега оставшиеся после уборки урожая колосья и выкапывать мерзлую картошку, из которой получались, как казалось детям тогда, очень вкусные лепешки. Ни с чем не сравнимый вкус. Уже в Новосибирске Нина просила бабушку испечь тех «военных» лепёшек. Матрена Федоровна убеждала Нину, что она их не будет есть. На что внучка отвечала: «Ну, как же бабушка, они же были тогда такими вкусными».

Все как-то помещались в одной избе: в горнице на печке, полатях и на полу. В уголке на сене спал теленок, который еще не мог вставать на ноги. Запомнилась возле печки большая лохань для него.

Отца Нина Ивановна не помнит, видела на фотографии. Но помнит по рассказам дедушки по отцу, который жил в Алма-Ате.

Еще запомнилась молочная лапша после вечерней дойки коров и, как особое лакомство от бабушки, парное молоко. Яркие воспоминания детства: как босиком бегала по лужам после дождя, как падала с полатей и с печки. Как полураздетая в три-четыре часа утра в полусне по холодной росе гнала корову на край деревни к пастуху в стадо. Как вечером за деревней долго ждала маму, возвращавшуюся с поля на тракторе. И главным ее гостинцем была гороховая каша, которую выдавали колхозникам, или обмолоченные семена.

Маминой работой дома была стирка белья на всю огромную семью. Полоскать приходилось зимой в проруби на реке в ледяной воде. Горы белья привозили к реке на больших санках. Руки у мамы были красные от холода, и потом всю жизнь болели. Приходилось ей и в поле перебирать мотор трактора, самой поднимать тяжелые его агрегаты. Нине запомнился с детства рассказ о том, как на маму падал огромный плуг. Елена Андреевна успела взмолиться Богу, чтобы он сохранил ее ради детей. И плуг остановился в нескольких сантиметрах от груди.

В деревне храма не было. В церковь ходили в Шепуново — около 50 км пешком, и босиком, чтобы не сносить обувь. Обувь одевали только перед храмом.

В деревне было очень голодно. Дальше райцентра людей не выпускали. Документов сельским жителям не выдавали, чтобы закрепить их в колхозе. Елена Андреевна первая постаралась переехать в Новосибирск и найти работу, а потом перевезти туда уже и братьев. Практически она бежала из села ночью до железнодорожной станции, даже не взяв с собой дочь, а оттуда в Новосибирск. Найти работу хотя бы уборщицы без документов было невозможно. Елену Андреевну взяли разгружать вагоны, куда и мужчин было не заманить. Так на ТЭЦ она всю жизнь и проработала. Ей приходилось лопатой разгружать по целому вагону угля наравне с мужчинами. Это было основной работой, еще уборка территории. Придя ночью с разгрузки угля, Елена Андреевна тихо стонала от боли, растирая руки. Это слышали и дети, не вполне понимая тогда, что с мамой. Просили маму дать им поспать. А она говорила, что с удовольствием бы замолчала, но представьте дети: «боль такая, как будто собака жует руки и не отпускает». А начались эти боли в руках и головные боли, как она сама рассказывала, не от нагрузок, а после стирок в ледяной реке. В Новосибирске комната в коммунальной квартире была крайняя возле двери. Когда за мамой приходили ночью звать на работу, то не будили звонком всех жильцов в два-три часа, а стучали в стенку: «Лена, вагон пришел». Знали, что в отличие от мужиков-рабочих, которые могли быть в это время нетрезвыми, она никогда не откажется идти на разгрузку.

Нине было пять лет, и в школу она еще не ходила, но школу в селе запомнила. Маминого брата дядю Петю как-то оставили на целый день в школе, и следующему дяде не в чем было идти в школу во вторую смену. Нину отправили в школу, чтобы отнести валенки. Елена Андреевна позже выслала из Новосибирска младшим братьям валенки.

Самый здоровый и сильный был дядя Федя. На войне был танкистом. Но как-то ему пришлось даже брать языка, выполняя роль разведчика. Еще будучи совсем молодым, до войны, на танцах он примирял парней «низовских» и «верховских», живущих в разных концах деревни. Дом же Жеребцовых стоял посередине деревни. На «вечерках» всегда дрались из-за девчонок. И когда дядя Федор видел, что намечается драка, то своим авторитетом он переключал инициативу задир на что-нибудь другое. Уже после войны на него напали толпой и даже с ножом, чтобы пошатнуть этот его авторитет. Вот тогда особо пригодилась его незаурядная сила.

Ветеранами войны были и другие братья. Хорошо помнила Нина фронтовика дядю Лёню, впоследствии, также, ставшего новосибирцем, и его сыновей Владимира и Виталия. Большинство Жеребцовых старшего поколения начиная с Андрея Петровича и Матроны Федоровны похоронены на Заельцовском кладбище Новосибирска.

Дядя Федя на правах демобилизованного танкиста имел право передвижения по стране. В конце сороковых он на танке участвовал в параде победы на Красном проспекте Новосибирска, и, на зависть одноклассникам Нины, махал ей с танка рукой. А ранее, пользуясь своим «привилегированным» относительно других селян положением, привез в Новосибирск к Елене Андреевне из Ельцовки семилетнюю Нину.

Ехали поездом. Билетов не было, да и у Нины не было никакого документа. Впоследствии заочно из Новосибирска Елена Андреевна через подругу сделала дочери метрики. Сначала ехали на третьей полке. А когда пришли контролеры, все безбилетные покинули вагон. И чтобы не отстать от поезда, Федор на морозе героически встал на подножку вагона, взялся за поручи, поставил Нину между собой и дверью, укутав в шинель. Нина изо всех сил держалась за военный ремень. Эта длинная железнодорожная поездка до следующей станции запомнилась ей на всю жизнь. Дядя Федор до старости имел спортивное телосложение, всегда обтирался на морозе снегом, и все равно непонятно, как он тогда не отморозил себе руки.

Дядя  Федор сначала остался работать в Новосибирске, а позднее переехал в Усть-Каменогорск. Это был удивительный человек. Для таких людей в жизни всегда есть место подвигу. Вот еще один случай, подтверждающий это. Уже на работе в Усть-Каменогорске Федор заметил, что трактор скользит с горы и вот-вот перевернется. Он, совершенно не думая о себе, бросился к тяжелой машине и удерживал ее плечом до тех пор, пока тракторист не вылез из кабины. За этот героический поступок Федор всю оставшуюся жизнь расплачивался сорванной спиной.

В школу Нина пошла уже в Новосибирске. Они жили рядом с автовокзалом в коммунальной квартире с мамой, братом Анатолием и сестрой Любой. Запомнилось, как в младших классах сидели вместе с двоюродным братом Иваном за одной партой. Как не могли поделить эту парту, за что учительница поставила их в угол. Когда Иван стал делить и угол, его поставили в учительской на колени на горох.

Когда Нина училась в четвертом классе, она вместе с мамой ездила в Усть-Каменогорск к тете Паше (тогда еще не монахине) с ее мужем — ветеринаром Иваном Митрофановичем. Жили они хорошо. Предполагали там найти работу и Елене Андреевне, а Нине даже выдали учебник казахского языка за 4-й класс, по которому не пришлось учиться, но который она до сих пор хранит, как память.

Запомнились темные улицы шахтерского городка, где постоянно — каждую неделю — хоронили погибших шахтеров. Темнело почему-то быстро, и похороны всегда заканчивались уже в темноте, и проходили рядом с домом, где жила маленькая Нина. Запомнился случай, как по дороге со школы домой, проходя мимо могил, в нескольких шагах от себя девочка встретила волка с горящими глазами, охотившегося на домашний скот. Там получила представление о чеченцах, большой группой проживавших в Усть-Каменогорске со времен депортации. Когда чеченская женщина заходила в магазин, почему-то казахские и русские женщины расступались, замолкали, пропускали вперед, и она хамоватым тоном объясняла продавцу, что ей необходимо подать. Запомнила Нина, как четвероклассник-чеченец задирался на восьмиклассника.

Из окна дома тети Паши было видно горы отвала старой выработки, на которых уже росло много клубники. Недалеко от работающего рудника был загон для скота, где работал Иван Митрофанович. Нина носила ему обед из дома. Одно такое путешествие запомнилось на всю жизнь. Нина решила пройти напрямую через старые выработки по тропинке. Какой-то мужчина ей долго кричал, чтобы она ушла с этой тропинки, потом надрывно ругался, побелел как мел, в конце концов скомандовал, чтобы она бежала скорее к нему. Как только девочка подбежала, сзади раздались взрывы, и посыпались камни.

Один раз Нине и ее двоюродному брату Ивану пришлось остаться дома одним, взрослые уехали в Семипалатинск за покупками. А от соседей дети услышали, что в Семипалатинске началась война, и спрятались в подпол, так что вернувшиеся родители не сразу попали в дом и нашли детей. Оказалось, что в драку чеченских и казахских детей сначала ввязались их матери, потом взрослые мужчины. И в итоге пришлось вызывать войска, из-за чего и пошел слух о войне. Запомнилось, как на волне военных слухов Иван сделал пистолет из деревяшки, какой-то трубы и спичек. И как после неудачного испытания этого импровизированного оружия Ивану поранило руку так, что было много крови. А Нина, когда бежала к нему на помощь и лезла через забор, порвала свое лучшее в детстве кашемировое платье. Запомнился казахский чай с молоком, маслом, такой, что в нем могла стоять ложка. Этот чай заменял обед. Почему они с мамой вернулись в Новосибирск, Нина Ивановна не помнит. Возможно, климат не подошел.

Некоторое время в среднем звене Нина училась в женской школе. Школы разделили на мужские и женские. В школе девочки знали, что Нина из верующей семьи, и поэтому не вступает в пионеры. С подачи учителей одноклассницы досаждали ей. Спина Нины была исколота через форму перьевыми ручками с чернилами. Обзывали, правда, вполне приемлемо: боговерующая. Завуч вызывала маму в школу для профилактических бесед против веры. Что, впрочем, было бесполезно. Елена Андреевна вместе с детьми Ниной и маленькими Анатолием и Любой ходили в храм несколько остановок по улице Советской пешком. Можно было доехать на трамвае. Но Елена Андреевна считала, что в храм обязательно нужно идти пешком, хотя  Анатолия приходилось нести на руках.

На Алтае Нина была крещена от мирянина на дому, за неимением священника. В Новосибирске в Вознесенском соборе крещение было восполнено священником, и крестной стала сестра мамы — будущая схимонахиня Наталья. Нина всегда ее звала просто «лёля».

Когда Нине было 10 лет, Наталья познакомила ее с регентом хора Вознесенского собора Александром Федоровичем Каныгиным. Он в крестилке, где проходили спевки большого хора, по антифонам Литургии научил Нину нотной грамоте. С этого возраста Нина была самым молодым участником хора, состоящего в основном из пожилых людей. Молодёжь, посещавшую храм, власти преследовали. Если и приходили молодые девушки, то старались закрыться платком, чтобы их не узнали, быстро пробегая на хор. Вначале Нина раздавала ноты, и пела только несложные произведения. Запомнился случай, когда Нина от слабости и нехватки витаминов упала в обморок. Альты во время пения уложили ее и проявили доброе участие. Когда Нина пришла в себя, то до слез стыдилась этой слабости и очень смущалась от оказанного ей внимания.

Недалеко от Вознесенского собора жили сестра Елены Ивановны Наталья (в будущем монахиня Нина и схимонахиня Наталья, которая тогда одна на собор пекла просфоры) и брат архимандрит Роман. Нина в старших классах училась в другой школе, недалеко от собора, живя у о. Романа по ул. Обнорской. Когда примерно в это же время Нина стала ходить петь на службы в Вознесенский собор, то стала помогать и тете Наталье печь просфоры. Тетя сама носила огромные бочки с просфорами на спине до храма. Да и процесс выпечки не был механизирован. На весь огромный город был один храм (после войны на некоторое время открыли еще и Успенский храм в районе березовой рощи), огромное количество прихожан, но пекла просфоры Наталья почему-то одна.

В 1958-59 годах, перед замужеством, Нина работала на военном радиозаводе «Почтовый ящик 83» на конвейере сборщиком радиоаппаратуры. Перед этим около года проходила подготовку в радио-училище. Остались даже учебные тетради с электросхемами. На конвейере из шести-семи человек Нина была на первой операции. Запомнилась подруга по конвейеру на последней операции — Галка. Неусидчивая, веселая девушка, которая во время смены умудрялась и петь, и плясать (обычно в ночную смену, чтобы проснуться). Правда, пока она отвлекалась, у нее скапливались детали, и перед уходом на перерыв она почти всегда просила девушек всего конвейера помочь ей ликвидировать завал. Нине на первой операции нужно было в планку, размером в три пальца, вставить конденсатор, сопротивление, провода с двух сторон, правильно их развести за несколько секунд. Руки это делали почти автоматически. Дальше по конвейеру вставляли другие детали. В конце паяли. И Галкину работу в итоге освоили все девушки конвейера. Как-то это ей сходило с рук, умела все свести к шутке. Потом она перешла в соседний цех военного заказа, где были выше заработки, но и работа на вальцовочном станке была более интенсивная. Как-то Галина на несколько секунд отвлеклась, и ей раздробило два пальца вальцовочным станком.

Дневная смена была с 8-00 до 16-00. Утром в трамвай было невозможно сесть. Даже на улице на подножках висели по несколько человек. Опаздывать было нельзя. Подножки трамвая были все заняты. Цеплялись даже за трубу сзади вагона, стоя ногой на небольшом выступе — «колбасе». Но тяжелее была ночная смена с 20-00 до 3-00 ночи. Идти по ул. Большевистской домой ночью было страшно. Хулиганство процветало. Остаться на заводе до утра и поспать мешали многочисленные крысы. Бывало, что девушки заснут на конвейере, а парни с токарного цеха пошутят: включат ленту.

В токарном цехе работал младший из братьев мамы Елены — дядя Петр. Он был старше Нины всего на шесть лет. Со стороны казался другом-ровесником. Он периодически подменялся в ночные смены Нины, чтобы проводить ее до дома у автовокзала. Сам он жил у железнодорожного вокзала. Ездил через весь город на велосипеде на работу.

В одну из ночных смен на заводе дядя Петя не смог проводить Нину домой, и она решила в 3 часа ночи пойти домой одна по трамвайным рельсам (подальше от частных домов). Навстречу шел человек, похожий на зэка. Бежать в сторону было бесполезно — темно, частный сектор, и никого на улице. Нина шла прямо навстречу, читая «Да воскреснет Бог» и все молитвы, что помнила. Трамвайные пути — довольно узкая дорога. Поравнявшись, они почти задели друг друга плечами. Мужчина, проходя, сказал: «ого», удивился, что девушка не испугалась. Но у Нины ноги подкашивались, и она с трудом сохраняла самообладание. Обернувшись назад через шагов пять, Нина увидела, что мужчина остановился и смотрит на нее. Она стала незаметно прибавлять шагу, но чтобы только не побежать. Повернув за угол, побежала. Увидела свет в своем окне. Удивительно было, что в пятом часу ночи мама не спит. Постучала. Мама открыла, была очень бледная, простонала: «пришла» и рухнула в обморок на пол. Нина побежала к соседке по коммунальной квартире Дусе Ароновне, которая принесла сердечные таблетки, и, разжимая ножом зубы, дала их проглотить Елене Андреевне. Через какое-то время мама вздохнула, сказала Нине: «Слава Богу, полежи рядом со мной». Днем мама рассказала, что когда Нина шла домой, на сердце у нее была тревога. Потом через форточку услышала грубый голос мужчины, как он приставал к девушке. Мама пыталась из форточки кричать. Мужчина утащил девушку куда-то подальше от дома. Она с минуту стонала и замолчала. Это было прямо перед приходом Нины. На работе Елена Андреевна узнала, что ночью в их районе была зарезана девушка. Это был Новосибирск конца 50-х. У автовокзала в конце улицы Колыванской был бандитский уголок, куда боялась заходить даже милиция.

Приходилось Нине Ивановне с подругами выезжать от завода и на сбор урожая на месяц в колхоз. В один год собирали лен, в другой — пшеницу. Работа в колхозе была тяжелая. Особенно, когда попадали на комбайн к бывшим пленным немцам. Они работали пунктуально всю смену без «поломок» и перекуров. Чтобы выработать нормы трудодней, они могли работать весь день и до двух, до трех часов ночи. Когда появлялась утренняя роса, свалить вилами скошенные колосья в упаковочную часть комбайна было физически очень тяжело. Был случай, когда от усталости Нина Ивановна заснула в снопу, а комбайнеры организовали поиск, так как накануне также в снопу задавили студента.

Во время работы на заводе Нина продолжала ходить петь в хор Вознесенского собора, играть в волейбольной команде и еще стала петь в капелле при Новосибирской консерватории под руководством Юрия Брагинского, а впоследствии Арнольда Каца. До сих пор у Нины Ивановны остались ноты некоторых произведений, пропуск в консерваторию и читальный зал библиотеки консерватории. В это время с Ниной пытался познакомиться певец из хора советской армии, который посещал и капеллу. Нина сказала, что дружить ей некогда, и познакомила его со своей подругой Зиной. Зина была из привилегированной по тем временам семьи инженеров. И ей всегда ставили на вид, что нехорошо дружить с дочерью «боговерующей» и простой рабочей. Но это не нарушило их дружбы.

Был еще брат коллеги по конвейеру, который хотел познакомиться с Ниной. Но он был стилягой — нарочито одевался во все западное, разноцветное, клепанное и делал экстравагантные прически, что было прямо противоположно убеждениям Нины. Так что дружбы с кем-то из ребят до брака у Нины Ивановны не было.

Во время учебы в школе Нина ходила заниматься в волейбольную секцию Динамо. А от завода ее отправляли на соревнования на стадион Спартак. Там проходили старты по легкоатлетическому многоборью: бег, копье, толкание ядра, и только потом соревнования по волейболу. На этих соревнованиях Нина получила вывих и сильное растяжение. На неделю была освобождена от работы. Пользуясь случаем — неожиданным отпуском — Нина поехала в гости к дяде на Алтай. Дядя — отец Роман — в это время служил в г. Бийске. А на службу в его храм ходил Иван Григорьевич Пивоваров — отец будущего супруга Нины. Отец Роман представил племянницу Ивану Григорьевичу. А он, обратив внимание на проблему с ногой, предложил сходить к их соседке — костоправу. Иван Григорьевич забрал Нину к себе домой с ночевкой, чтобы подлечить ногу и с вечера, и на утро повторить процедуру. Здесь она познакомилась с братом Борисом и сестрой Татьяной своего будущего супруга.

Нина им всю ночь рассказывала истории из жизни Новосибирска. Одну из них до сих пор помнит, как она с братом Анатолием и сестрой Любой, еще маленькая, шла к маме на ТЭЦ, а мимо ехал поезд с военными, которые сидели на крышах вагонов. Один в полный рост стоял и играл на гармошке, он не успел пригнуться перед мостом, и ему на глазах у детей разбило голову. Это было в начале Красного проспекта, рядом с маминым домом.

Там же находился «хитрый базарчик». В первые послевоенные годы коробок спичек на нем стоил 3 рубля, а булка хлеба 100 рублей. Самая большая радость для детей, если мама могла купить самодельные конфеты маковки. Были на базарчике и бананы, и даже конфеты — трюфель (по 9 рублей за штуку). Но это были огромные деньги. Любили дети проходить и возле подвала гастронома, откуда пахло свежим хлебом. Очередь за хлебом в магазине была в два кольца вокруг здания. Занимали очередь с вечера. Дети, сменяя друг друга, стояли в очереди. А когда ехал хлебный вагончик (его тащила пара лошадей), то дети бежали за ним, чтобы надышаться запахом хлеба. С тех пор Нина Ивановна приучилась ценить каждую хлебную крошку, чтобы ни в коем случае им не сорить. Чем ближе к прилавку, тем больше было ссор: кто стоял, кто нет, даже до драк. В общем, рассказать было о чем.

Будущий отец Александр в это время учился в Одесской Духовной семинарии. Были целые судебные процессы над Иваном Григорьевичем и Анной Никифоровной из-за того, что они детей привлекают к Церкви. Будущий свекор постоянно показывал Нине фотографии Александра-семинариста. Рассказывал о нем и о том, что ему скоро необходимо искать невесту для рукоположения. Впоследствии Иван Григорьевич попросил у о. Романа фотографию Нины и выслал в Одессу сыну.

Когда семинарист Александр приехал в Новосибирск, Нина и Александр встретились. Нина попала под сильный ливень. Пришлось пару остановок идти пешком, так как трамваи встали в глубокой луже. Александр ждал на ул. Обнорской. Нина видела его на фотографиях в Бийске, и поэтому узнала его издалека. Вид был у него неказистый.

Разговор получился длинный. Александр рассказал о своих серьезных намерениях и о современном (в 60-м году) положении священнослужителей. В самом разгаре было хрущевское гонение. Объяснил, что спокойной жизни он не обещает, что служить, возможно, придется недолго, священников сажают в тюрьмы, а храмы закрывают. Чтобы можно было остаться супруге с детьми на свободе, необходимо оставаться на своей фамилии. Картина создалась настолько серьезная, угрюмо-аскетичная, что Нина спросила: «даже улыбаться будет нельзя?». После этого он улыбнулся, и начал по своему обыкновению шутить. Елене Андреевне Александр понравился своей серьезностью. Владыка Донат дал Александру адреса еще шести девушек, но семинарист — Александр Пивоваров остановил свой выбор на Нине.

После этой встречи Нина не спала всю ночь, и все спрашивала у мамы, что делать. На что Елена Андреевна отвечала, что он человек серьезный, но тебе жить, тебе решать. Когда Нине кто-то предлагал выйти замуж, она обычно отказывала, не желая расставаться с беззаботной молодостью. А здесь абсолютно неизвестная жизнь матушки в годы гонений.

В июле 60-го года Александр и Нина расписались в Новосибирском загсе, а венчались в городе Бийске. Венчал протоиерей Виталий. Владыка Донат подарил на венчание Казанскую икону Божией Матери.

Первый храм, где о. Александру пришлось служить клириком, был в городе Красноярске — Покровский собор. Знаменит он был тем, что  расписан В.Суриковым (также как и часовня на горе), и росписи сохранились. Запомнилось, что пол был выложен старинными чугунными плитами. Вход был вплотную с улицы, с остановки транспорта. Руководство города посчитало поводом к закрытию храма то, что люди зимой заходят погреться в храм, и остаются. Настоятелем и благочинным был о. Вадим Красноцветов. Матушка Нина, кроме пения в хоре, год работала его секретарем. Здесь ей пригодились способности к рисованию, красивый художественный почерк и навык печатания на машинке.

В Красноярске ждали гонений, воздерживались от детей. Но 22-го февраля 1964 года в семье отца Александра родилась дочь Ангелина. Все девять месяцев перед этим матушка Нина продолжала петь в церковном хоре, забираясь под купол. В зимнее время верхнюю одежду не снимали, и положения матушки никто не замечал. Когда хору сказали, что матушка в роддоме, удивились даже стоявшие рядом с ней альты. Настоятель отец Вадим стал крестным Ангелины.

Во время закрытия Покровского храма о. Александр организовал сбор подписей прихожан против этого решения. Как только храм закрыли, сразу же и злополучную остановку перенесли в другое место. А в шедевре Суриковского письма сделали склад для памятников.

Духовенство перевели на гору в кладбищенский храм. Запомнилось, как по пути в храм через дорогу перегоняли скот на мясокомбинат. Отец Александр дежурил в храме целый день, столовой не было. Матушке Нине приходилось приготовленный обед складывать в разные кастрюли, заматывать в полотенца, чтобы все не остыло, и в коляске везти на гору. Впереди лежала маленькая Ангелина, а сзади стояли кастрюли с едой.

Приходской дом, где жили молодые, с виду был очень приличный. Но оказался очень холодным. Пальто примерзало к стенке. Печку топили постоянно. Вытащить ребенка из кроватки было нельзя. Даже пеленки меняли под одеялом, чтобы Ангелина не замерзла. Одежду, перед тем как надеть, обогревали у печки. Когда Пивоваровых перевели в Томск, и должен был приехать новый батюшка, стали делать ремонт. И выяснилось, что стены были насыпные, и шлак из них уже весь просыпался, оставался только картон.

Через девять лет в августе 1972 года родился сын во время отдыха под Пятигорском. В день родов с группой туристов, в которую входили дочь Ангелина и сестра Любовь, было восхождение на гору Кольцо. Родился Сын Владимир в Георгиевске под Пятигорском, но записали томичем — по месту жительства родителей.

Весной перед родами много дней и ночей матушке Нине пришлось печатать, по несколько раз переделывая текст кандидатской диссертации о. Александра, что отразилось на здоровье повышенным давлением, которое с того времени сопутствует матушке всю жизнь. Отец Александр на дежурствах в храме читал книги, делал пометки, распределял материал по цифрам, дополнял своими мыслями, а матушка собирала это в единый текст. Недосыпание и работа сутками на печатной машинке на последних месяцах беременности превращались в головную боль. Когда работа была закончена, и о. Александр полетел защищаться в Духовную Академию, в это же время сестра о. Александра матушка Мария проводила Нину Ивановну на сохранение в родильный дом. Когда о. Александра поздравляли с защитой диссертации, он часто говорил, что это работа и заслуга матушки.

Но все-таки именно Красноярск Нина Ивановна вспоминает как лучшее время супружеской жизни. Это было время духовного горения. Проповеди о. Александра были не менее яркими, чем в Томске, собирали множество прихожан. Расположенность к супругу была не только как к мужу, но и как к духовнику, перед которым хотелось исповедоваться.

После Красноярска было много городов. Из которых основными были Томск и Новосибирск, где о. Александр был секретарем Владыки Гедеона. Была большая стройка храма в Новокузнецке в течение 9-ти месяцев 75-го года, когда Уполномоченный по делам религий приказал семье Пивоваровых покинуть Новокузнецк в течение 24 часов. Прокопьевск, Ачинск и много других городов у о. Александра, когда семья уже оставалась в Новосибирске. После смены нескольких школ у дочери Ангелины, сын Владимир уже учился в одной школе с 1-го по 10-й класс в Новосибирске.

Здесь у семьи появился первый свой дом. Это было не только место жительства, но и место миссионерских встреч с протестантами. Отец Александр не безуспешно общался с баптистами, часть из которых не только стали православными, но и приняли священный сан, а матушка Нина готовила на всех обеды.

Сейчас матушка Нина продолжает жить в родном Новосибирске. Живет интересами своих детей, разлуку с которыми возмещает телефон, и редкие поездки к ним. По мере сил продолжает петь в Вознесенском соборе на клиросе, где с раннего детства пела в хоре.

Супруга — Нина Ивановна